В середине XIX столетия в русской культуре определились два
различных отношения к искусству вообще.
Революционные демократы ждали от искусства прежде всего
гражданской направленности: непосредственного участия в общественно-
политической борьбе, отражения наиболее наболевших
вопросов времени. Все, что находилось вне сферы общественных
интересов, считалось пошлостью, в том числе и «чистая» поэзия.
Крайнюю точку зрения на предназначение искусства высказал
Некрасов в известной формулировке: «Поэтом можешь ты не быть,
но гражданином быть обязан».
В противоположность теории искусства общественного служения
сложилась теория «чистого искусства». Согласно этой теории, искусство
должно быть свободным («чистым») от общественной жизни:
поэту нужно создавать чистые возвышенные образы, отражающие
мир интимных переживаний. Краткая формула «чистого искусства»:
«искусство - для искусства». Ф Тютчев и А. Фет - поэты «чистого
искусства».
Теория «чистого искусства», в поэзии А. А. Фета, Ф. И. Тютчева
Определение «чистое искусство» сложилось в русской критике как отрицательное в 40-50-х годах. Еще о Жуковском и Батюшкове так говорить было нельзя. Чувствовалась большая содержательность их поэзии, позитивные достоинства ее формы. Позднее, по недоразумению и в связи с назойливым подчеркиванием идеологического «консерватизма» Жуковского, это уничижительное определение расползлось и на него как на поэта.В 40-50-х годах ярко заявляет о себе поэтическое творчество А.А. Фета, Ф.И. Тютчева как своеобразная реакция на демократические ориентации, которые шли от Некрасова и Белинского.
Оба поэта - Фет и Тютчев - были вне укреплявшегося направления в литературе, закладывали ее новую родословную. Их начинания были подхвачены А.Н. Майковым, Я.П. Полонским, А.К. Толстым. Поэты этой группы искренне полагали, что поэзия должна говорить о вечном свободно, без принуждения. Никакой теории над собой они не признавали
Объединяясь на некоторых общих принципах, поэты «чистого искусства», однако, во многом различались между собой.
А.А. Фет оказался трудным для объяснения явлением русской поэзии как для современной критики, так и для последующего литературоведения. Демократическая общественность осуждала его уход от злободневных социальных вопросов, за чрезмерно камерный характер его поэзии. Не улавливались тонкости его наблюдений и поэтического и художественного мастерства.
Он сложен и противоречив еще и в следующем отношении: чрезвычайно большой разрыв был между Фетом - тонким лириком и Шеншиным - человеком.
Фет позволял себе бравировать парадоксами: «Художественное произведение, в котором есть смысл, для меня не существует». «В нашем деле истинная чепуха и есть истинная правда». «Моя муза не лепечет ничего, кроме нелепостей». Поэтому-то Д.И. Писарев платил ему тем же и начисто в своих статьях перечеркивал хоть какое-нибудь значение Фета-стихотворца.
Суровый враг «мотыльковой поэзии» М.Е. Салтыков-Щедрин писал, что большая часть стихотворений Фета «дышит самою искреннею свежестью», она «покоряет себе сердца читателей», романсы на стихи Фета «распевает чуть ли не вся Россия». И опять с трезвой точностью говорится о неровном качестве стихов, о том, что «тесен, однообразен и ограничен» мир Фета, хотя и мало кто сравнится с ним в «благоухающей свежести».
Добролюбов, говоря о Фете как о мастере «улавливать мимолетные впечатления», в сущности, ставил уже проблему импрессионизма Фета, до сих пор удовлетворительно никем из ученых не проясненную.
Есть три позиции в объяснении Фета.
Первая: мы хотим знать только «хорошего» Фета, крупнейшего лирика, и ни до чего другого Фет и Шеншин, поэт и делец, и хотя шеншин часто мешал Фету, эти помехи надо игнорировать как чисто эмпирические обстоятельства, как недоразумения частной жизни, будничную суету, не стоящую внимания. И, наконец, третья позиция: имеются диалектические связи между Фетом и Шеншиным, между благоухающим лириком и воинствующим консерватором. Нас должна интересовать диалектика связей между жизнью и убеждениями Фета, с одной стороны, и его «чистой» лирикой - с другой.Подлинную диалектику надо искать не в уродливых связях - соотношениях Фета с Шеншиным, величайшего лирика с корыстолюбивым помещиком - этот путь ложный и непродуктивный. Связи могут быть только между фетовским поэтическим миром и беспредельным миром общечеловеческой жизни, жизни природы, общества. Подлинная правда Фета сформулирована им самим в одной из статей 1867 года: «Только человек и только он один во всем мироздании чувствует потребность спрашивать: что такое окружающая его природа? откуда все это? что такое он сам? откуда? куда? зачем? И чем выше человек, чем могущественнее его нравственная природа, тем искреннее возникают в нем эти вопросы».
Фет проповедует не узость, а наблюдательность. Конечно, в мире есть не только это, но и это есть. Все существует для человека. Внутренний человек - мера всех вещей. Он вправе выбирать. Процитируем еще стихотворение «Добро и зло»:
Фет не задается «космическими» проблемами человеческого бытия. Мир Фета - абсолютно посюсторонний, не касается ничего мистического, судеб мироздания. В земной жизни, в человеке отобрана своя сфера мимолетных впечатлений и чувствований. Этим своим «импрессионизмом» Фет и мог понравиться модернистам, символистам в конце XIX века.
А. А. Фет. Своеобразие личности поэта и его творчества.
Слово учителя: На прошлом занятии мы говорили о поэзии Ф.И. Тютчева, анализировали стихотворения. В чем заключается своеобразие лирики поэта?
Ответы учащихся: Поэзия Тютчева заключает в себе узнавание мира, новизну “открытий” бесконечно многообразного бытия: поэт призывает смотреть и слушать мир.
Поэт стремился ответить на вопросы что такое Вселенная и Земля, каковы тайны рождения и смерти, первородных стихий и сил бытия, в чем глубинный смысл Времени, Пространства, Движения. Какое место занимает человек в мире, в чем его судьба.
Поэзия Ф.И. Тютчева философская, мудрая!
Поэта интересовали только “вечные” вопросы, темы, которые всегда волновали человечество, и сто, и триста, и тысячу лет назад…
Слово учителя: Вы абсолютно правы! Именно, как вы сказали, “вечные” темы занимали Ф.И. Тютчева – философа. Сегодня мы познакомимся с творчеством другого поэта, который так же, как и Федор Иванович, считал, что поэзия та область, где нет места сиюминутному, временному, природа, любовь, красота – вот что должна воспевать лирика!
“Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо помимо красоты”, – говорил великий русский поэт Афанасий Афанасьевич Фет. По его мнению, “поэзия тем еще прекрасна, что способна увести человека из мира страданий в мир высокого, единственно возможного счастья…” Данное отношение к искусству соответствовало философским взглядам А. Шопенгауэра, чьи труды Фет переводил, и воззрениям некоторых других немецких философов.
„Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины…“
„Kunst ist uns gegeben, um von der Wahrheit zu sterben...“
Ф.Ницше
Афанасий Афанасьевич Фет, конечно, согласился бы с этим высказыванием, которое абсолютно выражает мнение самого поэта о предназначении искусства: “ Мы постоянно искали в поэзии единственного убежища от всяких житейских скорбей…”
Итак, искусство – “убежище от житейских скорбей”, именно поэтому оно не должно касаться ничтожных, тягостных житейских вопросов!
Фет неизменно четко различал поэзию и науку, поэзию и жизнь, жизнь и красоту жизни: “Насколько в деле свободных искусств я мало ценю разум в сравнении с вдохновением, настолько в практической жизни требую разумных оснований, подкрепленных опытом”. В реальной жизни Афанасий Афанасьевич был чрезвычайно практичным, волевым и целеустремленным человеком. Друзья Фета нередко подтрунивали над прозаической внешностью поэта и его пристрастием к земным благам. Так, например, в декабре 1876 г. Л.Н. Толстой, высоко оценив стихотворение “Среди звезд”, с его “философски поэтическим характером”, вставляет в свое письмо к Фету шутливое замечание: “Хорошо тоже, что заметила жена, что на том же листке, на котором написано это стихотворение, излиты чувства скорби о том, что керосин стал стоить 12 копеек. Это побочный, но верный признак поэта”.
Вопрос учителя: Может быть, эта двойственность характера явилась порождением тех испытаний, которые выпали на его долю?
Работа по карточкам, заранее подготовленным учащимися.
…Мать будущего поэта, Каролина Шарлота Фет, в 1820 году уехала из Германии с Афанасием Неофитовичем Шеншиным. Вскоре родился Афанасий, которого А.Н. Шеншин усыновляет. Отец Шарлоты Карл Беккер пишет гневное письмо Шеншину, из которого ясно, что отец будущего поэта не Шеншин, а Иоганн Фет – чиновник, служивший в суде Дармштадта. По этим причинам в январе 1835 г. Орловская духовная консистория отлучила будущего поэта от рода Шеншиных. Отнята была и фамилия. В 14 лет он становится гессен – дармштадским подданным и получает фамилию настоящего отца. Все случившееся Фет пережил как трагедию. Он ставит цель вернуться в дворянское лоно Шеншиных и с фантастическим упорством добивается ее: с 1873 г. Фет по разрешению Александра II становится Шеншиным. Движение к цели стоило многих жертв. Одна из них– любовь. Полюбив дочь бедного херсонского помещика Марию Лазич, Фет, однако, решает расстаться с ней, потому что сам он был стеснен в средствах. В браке он видит и существенное препятствие в продвижении по службе, на которую поступил с единственной целью: вернуть утраченное дворянство. Живя для будущего, Фет приносит в жертву настоящее. Когда он достигнет всех высот благополучия, станет рваться из счастливого настоящего в прошлое, в котором осталась его возлюбленная. Преодолевая эту мучительную раздвоенность, Фет создает цикл исповедальных стихотворений, посвященных Марии…
Поэзия красоты, поэзия музыки.
Во многих стихотворениях А.А.Фета речь идет о единстве, взаимопроникновении явлений природы и человеческих ощущений.
Учитель читает стихотворение “Шепот, робкое дыханье”.
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
В чем своеобразие этого стихотворения?
Ответы учащихся: Здесь нет ни одного глагола.
Слово учителя:
Верно, стихотворение построено на одних назывных
предложениях. Только предметы и явления, которые называются одно за другим:
шепот – робкое дыханье – трели соловья…
При этом можно ли назвать стихотворение сугубо вещественным, предметным?
Ответы учащихся:
Наверное, не совсем…
Нет. Оно возвышенное, загадочное. Здесь речь идет о чувствах.
Слово учителя: Правильно! Предметы в этом стихотворении существуют не сами по себе, а как знаки чувств и состояний. Называя ту или иную вещь, поэт вызывает у читателя не прямое представление о ней, а те ассоциации, которые привычно могут быть с ней связаны.
Как вы понимаете следующие строки: “В дымных тучках пурпур розы, отблеск янтаря”? Речь идет о розах, янтаре?
Ответы учащихся: Нет! Так поэт описывает краски зари. Это – метафора!
Серебро сонного ручья – тоже метафора!
Конечно! Какую картину вы представляете себе?
Ответы учащихся: Ночь на исходе: соловьи уже поют, но луна еще отражается в воде. Незадолго до рассвета двое, скорее всего двое, сидят у ручья: Ряд волшебных изменений милого лица. Кто-то с умилением и даже восторгом глядит на предмет своего обожания…
А может быть, незаметно пролетела ночь, но ОНИ этого не заметили, поглощенные друг другом и своим чувством.
Значит, за предметами и явлениями вы увидели чувство? Чувство тончайшее, словами не выразимое, невыразимо сильное! Так о любви до Фета никто не писал. Это стихотворение подлинно новаторское: такую поэтическую манеру Фета иногда называют импрессионистской (от фр. слова “впечатление”).
Слово учителя: У А.А. Фета есть ряд стихотворений о назначении поэзии, ее могуществе, ее способности переплавить страдание в радость, остановить время. К ним относится и стихотворение “Одним толчком согнать ладью живую…”, написанное 28 октября1887 г.
Одним толчком согнать ладью живую
С наглаженных оливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов,Тоскливый сон прервать единым звуком,
Упиться вдруг неведомым, родным,
Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,
Чужое вмиг почувствовать своим,Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец –
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чем его и признак, и венец!
Вопрос учителя: В чем своеобразие композиции данного стихотворения?
Ответы учащихся: Оно состоит из трех четверостиший. Здесь много глаголов в неопределенной форме. Десять. Они сменяют друг друга.
Весь текст – одно предложение!
Слово учителя: Совершенно верно! Одно предложение, но сложность синтаксической конструкции малозаметна благодаря членению на стихотворные строки, благодаря синтаксическим параллелизмам строк: как вы заметили, десять инфинитивов, сменяющих друг друга. Этот прием передает лирическое напряжение.
Что еще передает в стихотворении лирическое напряжение?
Ответы учащихся: Анафоры: “Одним толчком…” – “Одной волной…”; “Вот в чем…” – “Вот в чем…”
Да. А с чем связано лирическое напряжение?
Ответы учащихся: Поэт говорит о неудержимом стремлении к чему-то высокому, недоступному.
Вы сейчас назвали анафоры. Посмотрите внимательно, может быть, эти речевые фигуры помогут нам определить, сколько смысловых частей имеет стихотворение?
Наверное, в стихотворении можно выделить две смысловые части.
Слово учителя : Совершенно верно! Первые восемь строк – цепь образов-описаний пейзажа, внутренней жизни человека, объединенных мотивом резкого, внезапного изменения. Это изменение радостно, мир наполняется движением, чувства обострены. Поразительно преображение внутреннего мира: открывается “неведомое, родное” (то есть родное до этого преображения было неведомым), “тайные муки” обретают сладость, “чужое” “чувствуется” как “свое”.
Субстантивированные прилагательные среднего рода в этом стихотворении:
“неведомое”, “родное”, “чужое”, “свое” – напоминают о Жуковском, его программном
фрагменте “Невыразимое” (ср. “беспредельное”, “прекрасное”, “ненареченное”,
“милое радостное и скорбное”), также посвященном поэзии, ее возможностям. Только
В.А.Жуковский доказывал, что словами невозможно передать всю сложность бытия,
красоту природы, ее тайны.
Какова точка зрения А.А. Фета?
Ответы учащихся: Вторая часть – последние две строки – указывает на то, что в стихотворении говорится о поэзии, о “певце…избранном”. Первая часть – изображение того, что подвластно поэту. Он может “подняться в жизнь иную”. Неведомое для него становится родным. Чужое горе или чужую радость он воспринимает с необыкновенной чуткостью. Поэт умеет воодушевлять людей.
“Шепнуть о том, пред чем язык немеет” – поэт может высказать все, о чем другие молчат. Молчат оттого, что просто не умеют облечь свои мысли в словесную форму.
Поэт может все!
Слово учителя: Итак, точки зрения Фета и Жуковского не совпадают. По мнению Фета, поэт может найти средства, чтобы выразить самые сокровенные мысли, потаенные чувства.
Стихотворения А.А. Фета хорошо подтверждают родственность лирики – выразительно-изобразительного рода литературы – и музыки. Их ритмическое разнообразие, мелодичность, использование многообразных повторов (столь характерных для музыкальных композиций): анафор и эпифор, синтаксических параллелизмов, звукописи. У поэта есть стихотворения, непосредственно посвященные музыке. Одно из них – “Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…”, написанное 2 августа 1877 г.
Учитель читает стихотворение.
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь,Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Слово учителя : Стихотворение создано под впечатлением одного музыкального вечера в кругу друзей, пения Т.А. Кузминской – Берс. Таня Берс, основной прототип Наташи Ростовой в романе “Война и мир”, была замечательной музыкантшей и певицей (Татьяна Андреевна – сестра Софьи Андреевны Берс, жены Л.Н.Толстого).
Сияла ночь…
Может ли ночь “сиять”?
Ответы учащихся: Нет. Ночь – темное время суток. Но здесь, наверное, речь идет о кой-то необычной ночи.
Сияла ночь – парадоксально звучащая антитеза.
Вопрос учителя: Как называется стилистическая фигура, антитеза, представленная в виде двух контрастных, антонимичных слов, взаимоисключающих друг друга?
Оксюморон.
Слово учителя: Да. И этот художественный прием автор использует для того, чтобы передать атмосферу этой удивительной, ОДНОЙ ЕДИНСТВЕННОЙ “сияющей” ночи, которая, возможно, изменит всю жизнь лирического героя.
Луной был полон сад…
Мы видим, что последовательность слов в этом предложении нарушена. Перед нами, так называемая, инверсия. Дополнение стоит на первом месте, подлежащее – на последнем. Зачем автор нарушает порядок слов?
Ответы учащихся: Опять же, чтобы подчеркнуть то, что это необычная ночь, лунная, очень светлая.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Раскрытый рояль, дрожащие струны. Метафорическое значения слов явно вытесняет номинативное (назывное) – рояль тоже имеет душу, сердце!
Музыка оказывает сильное эмоциональное воздействие на слушателей.
Вопрос учителя: Что вы можете сказать о лирической героине этого стихотворения?
Ответы учащихся: Это необыкновенно музыкальная, одаренная девушка, которая умеет пробудить в людях лучшие чувства. Силой своего таланта она преображает не только слушателей, но и окружающую реальность, поэтому ночь становится необыкновенной, “сияющей”.
Слово учителя: Да, верно. Лирическая героиня – земное воплощение красоты жизни, ее высокого звука: “И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, // Тебя любить, обнять и плакать над тобой”. Важно не просто жить, но жить так, как в эту ночь, “звука не роняя”, и это уже относится к лирическому “Я”.
В этом стихотворении выделены моменты истинного бытия, их немного, в отличие от “томительных скучных” лет. Связь этих моментов оттеняют анафоры, эпифоры и другие повторы. Литература не может непосредственно передать пение, музыку, у нее другой язык. Но то, КАК воздействует музыка на слушателя, именно литература и может передать!
Учитель подводит итог беседы: Сегодня мы читали замечательные стихи А.А. Фета о природе, любви, искусстве, назначении поэта. Времена меняются, но остаются “вечные” вопросы, на которые ответить однозначно невозможно, и оттого они остаются притягательными всегда. Природа, любовь, красота – вот заветные области поэзии “чистого искусства”, искусства, свободного от мирских, сиюминутных проблем.
Фет - единственный из великих русских поэтов, убежденно и последовательно (за единичными исключениями) ограждавший свой художественный мир от социально-политических проблем. Однако сами эти проблемы не только не оставляли Фета равнодушным, но, напротив, вызывали его глубокий интерес, становились предметом острых публицистических статей и очерков , постоянно обсуждались в переписке. В поэзию же они проникали очень редко. Фет как бы чувствовал непоэтичность тех общественных идей, которые развивал и отстаивал. При этом он вообще считал непоэтичным всякое произведение, в котором существует отчетливо выраженная мысль, открытая тенденция, тем более - чуждая ему тенденция современной демократической поэзии. С конца 1850-х - начала 1860-х годов и далее художественные принципы некрасовской школы вызывали у Фета не только идейный антагонизм, но и стойкое, обостренное эстетическое неприятие.
Феномен Фета заключался в том, что сама природа его художественного дара наиболее полно соответствовала принципам "чистого искусства". "...Приступая к изучению поэта, - писал Белинский в пятой статье о Пушкине, - прежде всего должно уловить, в многообразии и разнообразии его произведений, тайну его личности, т. е. те особности его духа, которые принадлежат только ему одному. Это, впрочем, значит не то, чтоб эти особности были чем-то частным, исключительным, чуждым для остальных людей: это значит, что все общее человечеству никогда не является в одном человеке, но каждый человек, в большей или меньшей мере, родится для того, чтобы своею личностию осуществить одну из бесконечно-разнообразных сторон необъемлемого, как мир и вечность, духа человеческого" (курсив мой. - Л. Р.).
Одной из насущных потребностей человеческого духа Белинский считал его устремленность к красоте: "Прекрасна и любезна истина и добродетель, но и красота также прекрасна и любезна, и одно другого стоит, одно другого заменить не может". И еще: "...красота сама по себе есть качество и заслуга и притом еще великая" .
Пользуясь определением Белинского, можно сказать, что Фет родился, чтобы поэтически воплотить стремление человека к красоте, в этом и заключалась "тайна его личности". "Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо помимо красоты", - признавался он в конце жизни . В программной для его эстетики статье "О стихотворениях Ф. Тютчева" (1859) Фет писал: "Дайте нам прежде всего в поэте его зоркость в отношении к красоте" .
Стихотворение Фета "А. Л. Б<ржеск>ой" (1879) написано в размере лермонтовской "Думы" и в жанре исповеди:
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
Строки эти звучат полемически, как бы от имени друзей-единомышленников ("мы"): "Мы" - не потерянное поколение, "мы" не уйдем бесследно и бесславно, ибо служил добру и жертвовали красоте. Можно спросить, чем жертвовал Фет? Многим, и прежде всего - популярностью, оставаясь в течение долгого времени поэтом для сравнительно узкого круга ценителей искусства.
Другое суждение Белинского из той же пятой статьи о Пушкине также оказалось очень близким Фету. Это - определение "поэтическая идея". "Искусство не допускает к себе отвлеченных философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические" . Возможно, что центральное для эстетики Фета понятие "поэтическая мысль", основополагающее в его статье "О стихотворениях Ф. Тютчева", возникло не без влияния этого рассуждения Белинского.
Белинский заметил Фета в самом начале его пути: "Из живущих в Москве поэтов всех даровитее г-н Фет" - и особенно выделил (в третьей статье о Пушкине) его антологические стихи . Несколько позже, в обзоре "Русская литература в 1843 году", отмечая, что "стихотворения нынче мало читаются", Белинский обращает внимание на "довольно многочисленные стихотворения г-на Фета, между которыми встречаются истинно поэтические" . Однако одновременно он сетует на ограниченность содержания сочинений молодого поэта: "...я не читаю стихов (и только перечитываю Лерм<онтова>, все более погружаясь в бездонный океан его поэзии), и когда случится пробежать стихи Фета или Огарева, я говорю: "Оно хорошо, но как же не стыдно тратить времени и чернил на такие вздоры?" (письмо В. П. Боткину от 6 февраля 1843 года). Больше имя Фета у Белинского не появляется. В последние же годы жизни весь его энтузиазм отдан защите социального направления литературы, "натуральной школы", которая вызывала враждебное отношение поэта.
В начале декабря 1847 года Белинский писал своему другу Боткину, будущему теоретику "чистого искусства" и единомышленнику Фета, о различии их убеждений: "Стало быть, мы с тобою сидим на концах. Ты, Васенька, сибарит, сластена - тебе, вишь, давай поэзии, да художества - тогда ты будешь смаковать и чмокать губами. А мне поэзии и художественности нужно не больше как настолько, чтобы повесть была истинна, т. е. не впадала в аллегорию и не отзывалась диссертациею. Для меня дело - в деле. Главное, чтобы она вызывала вопросы, производила на общество нравственное впечатление. Если она достигает этой цели и вовсе без поэзии и творчества, - она для меня тем не менее интересна, и я ее не читаю, а пожираю".
Но до широкой полемики об эстетических принципах "чистого искусства" было еще далеко. Она развернулась в период острой общественной борьбы конца 50-х - начала 60-х годов и в этом аспекте достаточно хорошо изучена. Из статей сторонников "чистого искусства" наиболее известны: "Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения" А. Дружинина, направленная против "Очерков гоголевского периода русской литературы" Чернышевского ("Библиотека для чтения", 1856, т. 140), "Стихотворения А. Фета" В. Боткина ("Современник", 1857, № 1), которую Л. Толстой назвал "поэтическим катехизисом поэзии" (письмо Боткину от 20 января 1857 года), а также статья самого Фета "Стихотворения Ф. Тютчева". В ряду этих программных выступлений статья Фета выделяется тем, что это - слово поэта, в котором эстетическая теория формулируется как результат своего художественного опыта и как обретенный в собственных художественных исканиях "символ веры".
Утверждая, что художнику дорога только одна сторона предметов - их красота, понимая красоту, гармонию как изначальные, неотъемлемые свойства природы и всего мироздания, Фет отказывается видеть их в общественной жизни: "...вопросы - о правах гражданства поэзии между прочими человеческими деятельностями, о ее нравственном значении, о современности в данную эпоху и т. п. считаю кошмарами, от которых давно и навсегда отделался" . Но не только общественные, идеологические "вопросы" неприемлемы в поэзии, с точки зрения Фета. Неприемлема вообще прямо заявленная идея. В поэзии возможна лишь "поэтическая мысль". В отличие от мысли философской, она не предназначена "лежать твердым камнем в общем здании человеческого мышления и служить точкою опоры для последующих выводов; ее назначение озарять передний план архитектонической перспективы поэтического произведения, или тонко и едва заметно светить в ее бесконечной глубине" . С этой точки зрения Фет предъявляет претензию (правда, единственную во всей статье) даже к последней строфе стихотворения "обожаемого поэта" Тютчева "Итальянская villa": "Художественная прелесть этого стихотворения погибла от избытка содержания. Новое содержание: новая мысль, независимо от прежней, едва заметно трепетавшей во глубине картины, неожиданно всплыла на первый план и закричала на нем пятном" .
Можно оспорить суждение Фета, можно вспомнить, что и сам он в дальнейшем, особенно после увлечения Шопенгауэром, не избегал открытых философских высказываний в поэзии, но важно понять главную эстетическую устремленность Фета: создание образа красоты есть цель искусства, и она лучше всего достигается, когда поэтическая мысль, в отличие от философской, не выражается непосредственно, а светит в "бесконечной глубине" произведения.
Эстетическая концепция Фета, и, как бы ни избегал он сам подобных определений, это была именно концепция - отчетливо формулируемая система взглядов, вызревала постепенно. Так, в путевых очерках «Из-за границы» (1856-1857) Фет говорит о тех потрясающих впечатлениях, которые пережил он в Дрезденской галерее перед "Сикстинской Мадонной" Рафаэля и в Лувре перед статуей Венеры Милосской. Главная мысль Фета - о непостижимости этих вершинных явлений искусства для рационалистического познания, о совсем иной природе поэтической идеи. "Когда я смотрел на эти небесные воздушные черты, - пишет Фет о Мадонне, - мне ни на мгновение не приходила мысль о живописи или искусстве; с сердечным трепетом, с невозмутимым блаженством я веровал, что Бог сподобил меня быть соучастником видения Рафаэля. Я лицом к лицу видел тайну, которой не постигал, не постигаю и, к величайшему счастью, никогда не постигну". И далее - о Венере: "Что касается до мысли художника, - ее тут нет. Художник не существует, он весь перешел в богиню <...> Ни на чем глаз не отыщет тени преднамеренности; все, что вам невольно поет мрамор, говорит богиня, а не художник. Только такое искусство чисто и свято, все остальное - его профанация". И наконец - как обобщение: "Когда в минуту восторга перед художником возникает образ, отрадно улыбающийся, образ, нежно согревающий грудь, наполняющий душу сладостным трепетом, пусть он сосредоточит силы только на то, чтобы передать его во всей полноте и чистоте, рано или поздно ему откликнутся. Другой цели у искусства быть не может, по той же причине, по кото рой в одном организме не может быть двух жизней, в одной идее - двух идей" (курсив мой. - Л. Р.).
В 1861 году в спор между демократической критикой и сторонниками "чистого искусства" включился Достоевский. Его статья "Г.-бов и вопрос об искусстве" ("Время", 1861, № 1) рассматривала проблему с замечательной ясностью и полнотой. Прежде всего Достоевский объявляет, что не придерживается ни одного из существующих направлений, поскольку вопрос "ложно поставлен". Утверждая, что искусство требует свободы творчества и вдохновения, и тем выражая сочувствие сторонникам "чистого искусства", Достоевский показывает, что они противоречат своим же принципам, не признавая за обличительной литературой права на такую же свободу. Идеал "высшей красоты", эстетический восторг перед красотой Достоевский глубоко разделяет, и как эталон "чистого искусства" в его рассуждениях представлен именно Фет (в памяти Достоевского не только стихотворения Фета, но и его статья о Тютчеве, о чем свидетельствует текст). И хотя потребность красоты в искусстве вечна, а следовательно, всегда современна, возможны такие трагические моменты в жизни общества, когда "чистое искусство" окажется неуместным и даже оскорбительным (фантастическое предположение о том, как на другой день после Лиссабонского землетрясения в газете "Лиссабонский Меркурий" появляется стихотворение "Шопот, робкое дыханье..." и о несчастной участи замечательного поэта, которому впоследствии потомство все же воздвигнет памятник).
Подлинный апофеоз фетовской лирики возникает в конце статьи, где Достоевский анализирует "антологическое" стихотворение "Диана", приводившее в восторг современников, несмотря на различие их общественных взглядов: "Последние две строки этого стихотворения полны такой страстной жизненности, такой тоски, такого значения, что мы ничего не знаем более сильного, более жизненного во всей нашей русской поэзии" .
В следующем году в том же журнале "Время" (1862, № 7) появилась статья А. Григорьева "Стихотворения Н. Некрасова", где поэзия демократическая и поэзия "чистого искусства", несмотря на резкое противостояние их идеологов, рассматривались как две закономерные стороны общего развития литературы послепушкинского периода. Позиция эта принципиально совпадала со взглядами редакции журнала Достоевских, о чем А. Григорьев сообщает в самом начале: "Редактор "Времени", с которым я говорил об этой назревавшей у меня в душе статье, советовал мне поговорить сначала о критических толках по поводу стихотворений любимого современного поэта" (то есть Некрасова. - Л. Р.) . А. Григорьев так и делает, обнаруживая, что борьба, происходящая в критике, не поднималась до понимания, с одной стороны, высокого поэтического (а не только идейного) значения некрасовской "музы мести и печали", с другой - поэзии "чистого искусства". "Начните, например, говорить о стихотворениях Фета, - замечает А. Григорьев, - (я беру это имя как наиболее оскорбленное и оскорбляемое нашей критикой...): тут, во-первых, надобно кучу сору разворачивать, а во-вторых, о поэзии вообще говорить, о ее правах на всесторонность, о широте ее захвата и т. п., - говорить, одним словом, о вещах, которые критику надоели до смерти, да которые и всем надоели, хотя в то же самое время всеми положительно позабыты" . "Поэты истинные, все равно, говорили ли они
Мы рождены для вдохновений ,
Для звуков сладких и молитв, -
служили и служат одному: идеалу, разнясь только в формах выражения своего служения. Не надобно забывать, что руководящий идеал, как Егова израильтянам, является днем в столпе облачном, а ночью в столпе огненном. Но каково бы ни было отношение к идеалу, оно требует от жреца неуклонной, неумытной правды" .
А. Григорьев пишет об односторонности каждой из борющихся партий: демократической критики ("теоретиков") и "обиженной" критики (защитников "чистого искусства"), "упорно верующей в вечность законов души человеческой". "Всякий принцип, как бы глубок он ни был, - утверждает А. Григорьев, - если он не захватывает и не узаконивает всех ярких, могущественно действующих силою своею или красотою явлений жизни, односторонен, следовательно, ложен <...> Найдется ли когда-нибудь всесторонний принцип, - я не знаю и, уж конечно, не мечтаю сам его найти" (курсив мой. - Л. Р.).
«Одностороннему» принципу «чистого искусства» всю жизнь был верен Фет и довел его до такой духовной полноты и поэтического совершенства, до таких художественных открытий, что, казалось бы, правота взглядов Достоевского и А. Григорьева могла стать очевидной. Однако общественная борьба имеет свои законы, и дискуссия вокруг позиции Фета разгоралась.
Неуклонно отстаивая свои эстетические убеждения, Фет с годами чувствовал себя все более и более одиноким. В конце пути он с горечью сетовал в письме к К. К. Романову (поэту К. Р.) 4 ноября 1891 года: "... все мои друзья пошли в прогресс и стали не только в жизненных, но и в чисто художественных вопросах противниками прежних своих и моих мнений" .
Внимание критиков всегда привлекало то обстоятельство, что мир Фета отчетливо разделен на сферу практической жизни и сферу красоты. И если первая подчинена суровой необходимости, вторая предполагает истинную свободу, вне которой немыслимо творчество. Это раздвоение было замечено давно, но объяснялось по-разному.
Современники Фета из демократического лагеря, несмотря на разногласия между собой, находили здесь причины исключительно социальные. Так, Салтыков-Щедрин один из разделов хроники "Наша общественная жизнь" ("Современник", 1863, № 1-2) озаглавил: "Г-н Фет как публицист". Здесь он пишет:
"Помните ли вы г. Фета, читатель? того самого г. Фета, который некогда написал следующие прелестные стихи:
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайной,
Перстам послушную волос златую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать...
Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь!
Опять и опять я люблю тебя,
Тихая, теплая,
Серебром окаймленная!
Я совсем не шутя говорю, что эти стихи прелестны: по моему мнению, других подобных стихов современная русская литература не имеет. Ни в ком решительно не найдет читатель такого олимпического безмятежия, такого лирического прекраснодушия. Видно, что душа поэта, несмотря на кажущуюся мятежность чувств, ее волнующих, все-таки безмятежна; видно, что поэта волнуют только подробности, вроде "коварного лепета", но жизнь, в общем ее строе, кажется ему созданною для наслаждения и что он действительно наслаждается ею. Но увы! С тех пор как г. Фет писал эти стихи, мир странным образом изменился! С тех пор упразднилось крепостное право, обнародованы новые начала судопроизводства и судоустройства, светлые струи безмятежия и праздности возмущены, появился нигилизм и нахлынули мальчишки. Правды на земле не стало; люди, когда-то наслаждавшиеся безмятежием, попрятались в ущелия и расседины земные, остался один "коварный лепет", да и то совсем не такого свойства, чтобы его
Из мыслей изгонять и снова призывать..." .
Однако публицистика Фета (к тому времени были опубликованы "Заметки о вольнонаемном труде" - 1862 год и два очерка "Из деревни" - 1863 год) ни в малой мере не свидетельствует о грусти по ушедшей крепостнической эпохе или о том, что, погрузившись в безмятежные лирические чувства, Фет не заметил происходящих в стране перемен. Напротив, размышления Фета-публициста направлены на коренное реформирование хозяйственной деятельности, всей сельской жизни на основе вольнонаемного труда и тщательно разработанного законодательства для установления и регулирования отношений между помещиками и крестьянами, на образование и воспитание крестьян. Но, полемически заостряя тему, Салтыков не намерен замечать это. Он укоряет Фета за крепостнические настроения, и в частности за его конфликт с нерадивым работником Семеном, задолжавшим барину 11 рублей, делая из этого, в целом незначительного эпизода, широкие обобщения: "Вместе с людьми, спрятавшимися в земные расседины, и г-н Фет скрылся в деревню. Там, на досуге, он отчасти пишет романсы, отчасти человеконенавистничает; сперва напишет романс, потом почеловеконенавистничает, потом опять напишет романс и опять почеловеконенавистничает, и все это для тиснения отправляет в "Русский вестник" . То, что Фет-публицист присоединился к антидемократическому направлению катковского журнала, побуждает Салтыкова (без всяких на то оснований) услышать "вопль души по утраченном крепостном рае" даже в стихотворении "Прежние звуки с былым обаяньем..." ("Русский вестник", 1863, № 1).
В следующем году о противоречиях Фета писал Писарев. В юности Фет был одним из любимых поэтов критика, в чем он признавался в начале статьи с характерным названием "Промахи незрелой мысли" ("Русское слово", 1864, кн. 12). В статье "Реалисты", впервые напечатанной под названием "Нерешенный вопрос", Писарев утверждал: "...поэт может быть искренним или в полном величии разумного миросозерцания, или в полной ограниченности мыслей, знаний, чувств и стремлений. В первом случае он - Шекспир, Дант, Байрон, Гете, Гейне. Во втором случае он - г. Фет. - В первом случае он носит в себе думы и печали всего современного мира. Во втором - он поет тоненькою фистулою о душистых локонах и еще более трогательным голосом жалуется печатно на работника Семена <...> Работник Семен - лицо замечательное. Он непременно войдет в историю русской литературы, потому что ему назначено было провидением показать нам обратную сторону медали в самом яром представителе томной лирики. Благодаря работнику Семену мы увидели в нежном поэте, порхающем с цветка на цветок, расчетливого хозяина, солидного bourgeois и мелкого человека. Тогда мы задумались над этим фактом и быстро убедились в том, что тут нет ничего случайного. Такова должна быть непременно изнанка каждого поэта, воспевающего "шопот, робкое дыханье, трели соловья" ("Русское слово", 1864, кн. 9-11) .
Уже в новую эпоху, в начале следующего века о "двойственности" Фета говорил В. Я. Брюсов. В лекции "А. А. Фет. Искусство и жизнь", прочитанной в 1902 году в связи с десятилетием со дня смерти Фета, он объяснял противоречия Фета причинами только философскими. "Мысль Фета, - пишет Брюсов, - воспитанная критической философией, различала мир явлений и мир сущностей. О первом говорил он, что это "только сон, только сон мимолетный", что это "лед мгновенный", под которым "бездонный океан" смерти. Второй олицетворял он в образе "солнца мира". Ту человеческую жизнь, которая всецело погружена в "мимолетный сон" и не ищет иного, клеймил он названием "рынка", "базара" <...> Но Фет не считал нас замкнутыми безнадежно в мире явлений, в этой "голубой тюрьме", как сказал он однажды. Он верил, что для нас есть выходы на волю, есть просветы... Такие просветы находил он в экстазе, в сверхчувственной интуиции, во вдохновении. Он сам говорит о мгновениях, когда "как-то странно прозревает" .
Однако все примеры, приведенные Брюсовым, относятся ко времени 1860-х годов и позднее: самый ранний из них - "И как-то странно порой прозреваю" (из стихотворения "Измучен жизнью, коварством надежды") - 1864 год. Предыдущее творчество Фета еще не было связано с немецкой классической философией, но эстетические принципы поэта сложились к этому времени вполне определенно.
Именно они, утверждающие служение красоте как высшую цель свободного искусства, давали возможность Фету отъединить поэтическое творчество от практической деятельности. И так было всегда, от начала и до конца пути. Идейная и художественная эволюция Фета, обогащение его лирики философской проблематикой, новые открытия в области поэтического языка происходили в пределах одной эстетической системы. Более того, Фет глубоко ощущал не только нераздельность своего художественного мира на всем протяжении пути, но и целостность прожитой им духовной жизни, от юности до старости.
Всё, всё мое, что есть и прежде было,
В мечтах и снах нет времени оков;
Блаженных снов душа не поделила:
Нет старческих и юношеских снов.
В уже упомянутом письме к К. Романову от 4 ноября 1891 года Фет признавался: "Я с первых лет ясного самосознания нисколько не менялся, и позднейшие размышления и чтения только укрепили меня в первоначальных чувствах, перешедших из бессознательности к сознанию".
Среди позднейших "размышлений и чтений", как известно, значительное место принадлежало Шопенгауэру. Философ привлек Фета представлением о целостной и всегда равной себе картине мира, о свободном художественном созерцании, чуждом практическим интересам. В 1878 году Фет начал переводить главный труд Шопенгауэра "Мир как воля и представление".
В статье Д. Благого "Мир как красота", названной так по аналогии с заглавием труда Шопенгауэра, справедливо отмечается, что Фет воспринял философию Шопенгауэра как откровение, "потому что она оказалась внутренне очень близка ему и вместе с тем приводила в целостную и стройную систему то, что он познал в своем собственном жизненном опыте и в сложившемся в результате его мировоззрении, в котором легко обнаружить уже имевшиеся еще задолго до знакомства с Шопенгауэром некие "шопенгауэровские" черты". Затем исследователь так развивает свою мысль: "Близко было ему, "всю жизнь", как он пишет, твердившему "об ужасе жизни", и безоговорочно пессимистическое воззрение Шопенгауэра, которое сам немецкий философ противопоставляет решительно всем другим философским системам ("так как все они оптимистичны")". Однако, говоря о том, что поэзия Фета отличается от его философских убеждений оптимистическим характером, автор прибегает к известному разделению "Фет - Шеншин": "...в поэзии Фета нет и тени той философии пессимизма, ощущения безысходного ужаса бытия, переживания жизни как нескончаемой цепи страданий, что составляет пафос шопенгауэровской философской системы. Все это оставляется на потребу Шеншину" . Но возможно ли столь решительно разъединять мировоззрение, философские взгляды поэта и его творчество? Достаточно вспомнить, что в одном из писем Толстому (3 февраля 1879 года) сам Фет подчеркивал связь своих стихов с усиленными занятиями философией: "Второй год я живу в крайне для меня интересном философском мире, и без него едва ли можно понять источник моих последних стихов". Письмо написано как раз во время работы над переводом Шопенгауэра.
Действительно, поэтический мир Фета, несмотря на глубину страданий, горечь утрат, в целом оптимистичен, нередко даже приподнято, вдохновенно оптимистичен. Но это - результат не внутреннего отстранения от шопенгауэровского пессимизма, а его психологического, философского преодоления. Так, стихотворение "Измучен жизнью, коварством надежды, / Когда им в битве душой уступаю..." (<1864>) открывается эпиграфом из Шопенгауэра, а заканчивается совсем другим настроением:
И этих грез в мировом дуновеньи,
Как дым, несусь я и таю невольно,
И в этом прозреньи, и в этом забвеньи
Легко мне жить и дышать мне не больно.
Стихотворений безнадежно горьких, которые встречают ся у всех больших поэтов, у Фета очень немного. Одно из них - "Напрасно!" (<1852>), написанное еще до знакомства с Шопенгауэром, завершается так:
Бессилье изведано слов к выраженью желаний.
Безмолвные муки сказалися людям веками,
Но очередь наша, и кончится ряд испытаний
Но больно,
Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;
В груди человека до них бы добраться довольно...
Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны, -
Но больно.
Все же общая настроенность поэзии Фета, от юности до старости, от восторженно-радостного "Я пришел к тебе с приветом..." (1843) до "Еще люблю, еще томлюсь / Перед всемирной красотою..." (конец 1890), очень далека от пессимизма.
Единство эстетического мира Фета отразилось в композиции "Вечерних огней", где хронологический принцип не имеет существенного значения. Так, раздел "Мелодии" (в первом выпуске) открывает "Сияла ночь. Луной был полон сад..." (1877). Затем после нескольких стихотворений 70-х годов идут "Солнце нижет лучами в отвес..." и "Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне..." (оба - 1863), далее - "Забудь меня, безумец исступленный..." (1855), и завершается все стихотворением "Прежние звуки с былым обаяньем..." (1863).
То же безразличие к хронологии проявлено при формировании других разделов ("Море", "Снега", "Весна") и особенно - раздела "Элегии и думы", где стихотворения, написанные в 60-е, 70-е и 80-е годы, перемежаются. Очевидно, В. Соловьев, которого Фет в дарственной надписи назвал "зодчим этой книги" , в полном согласии с автором стремился представить читателю эстетически целостный мир поэта.
Того же мнения несомненно держался и Страхов, также принимавший участие в подготовке "Вечерних огней". Уже после смерти Фета, когда Страхов вместе с К. Р. готовил издание "Лирических стихотворений" Фета, он писал своему соредактору, что необходимо: "Удержать порядок, в котором расположены были стихотворения, потому что этот порядок и сохранился в памяти читателей, и имел некоторое значение у автора. Напр<имер>, в третьем выпуске "Муза" прямо примыкает к предисловию. Если же расположить строго хронологически, то придется перетасовать стихотворения и поставить впереди то, что писано гораздо раньше "Вечерних огней" .
На протяж. 18 века и первых 4-х десятилетий 19 в поэзия была высшей обл. лит-ры, а проза второстепенной. В 1840 все переменилось. Случился переворот, предсказанный Белинским, окончился Пушкинский поэтический период и начался Гоголевский прозаичный. В сер. 1850г. заканчивается 30-ти летнее царствование Николая 1 - происходит Крымская война. Начин. подготовка реформ. Главной одивившейся силой становятся разночинцы. Смягчается цензурный террор, способствующий расцвету лит-ры (в середине 1860 в рус. лит-ру вход. стихи Тютчева Фета, Некрасова, А.Н.Толстого).
В поэзии до начала 1890г. шла борьба Пушкинского и Гоголевкого направлений. С именем Пушкина связ. перв. половина 19 в. Его лирика выраж. серьезные соц. и философ. убеждения. Пейзаж и любовь – развивают нравствен. и эстетич. восприятие читателя. Гражданская лирика способствует патриотич. воспитанию. В романе «Евгений Онегин» он описывает Рус. деревенскую природу и природу городов (в 1-й и последней главе описывает Питер, а в 7й Москву). Особ. место занимает опис. деревенской природы. Пуш. описывает весну, рисует зимние и осенние пейзажи. При этом он стремиться выбирать необычные картины (у него все просто, обыденно и в тоже время прекрасно). До Пуш. поэты изобр. природы в классич. и романтич. произвед., искали поэтичности только в грандиозных, необычных для рус. чела картинах выс. гор, пропастей, водопадов, морей. Своими поэтичными изобр. простой скромной природы средней России Пуш. положит. изменил вкусы читателя: показал, сколько поэтичного закл. в этих знакомых, родных, но недостаточно оцененными нами картинах. Пуш. сумел увидеть красоту в самом простом и обыкновенном. Он сумел найти поэтич. слова для выраж. этой красоты. Он учит видеть, понимать и любить нашу скромную, по сравнению с пышным югом, но прекрасную в своей простоте природу. В своем тв-ве Пуш. провозгласил треб. независ. поэзии от власти, от народа, представление о поэте как о Богом вдохновенном творце. Стих. Пуш. «поэт и толпа» -стало лозунгом для поэтов 2 середины 19 в. , выступивших под лозунгом чистого искусства “Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв.”
Пуш. поднял поэзию на нов. высоту и позволил рус. народу лучше понять себя.
Закономерна оказалась противоположная точка зрения, ктр. связана с им. Гоголя - провозглашавшая необходимость открытия тенденционой поэзии, ангажирований.
В начале 7 главы «Мертвых душ» Гоголь сопоставляет творца искусства для искусства и писателя обличителя (себя он относит ко 2 типу). После смерти Гоголя Некрасов облекает эти мысли в стихотворении «блажен незлобивый поэт». Большая часть стих. Некрасова воспевает тенденциозность поэта (поэт революционно-народной ориентацией был и сам Некрасов). Он поставил свою поэзию на службу народу.
Поэзия 1860-1880 гг. отличия школ. Школа чистой поэзии - поэзия сердца, чувства - представители: А. Фет, Аполлон –Григорьев, Майков, А.Н. Толстой, Я. Полонский. - развивали романтическую традицию – хар-на эстетизация действительности, созидательность темы: вечные темы и проблемы (любви и природы) – лит. яз, преподавательская лексика.
Школа демократической поэзии-поэзия мысли- Представители: Н. Некрасов, И. Никитин, З. Суриков, А. Плещеев-развивали реалистическую традицию, хар-на действительность в противоречиях и контрастах, активная жизненная позиция, соц. тематика и проблематика. Хар-ны элементы разговорного яза, житейская лексика.
А. Фет (1820-92) На склоне лет Фет находится под сильным влиянием Шопенгауэра. Перевел на русский язык его труд. Это философия пессимизма, эгоизма иллюзорность счастья, неотвратимость боли и этика сострадания. Фет последовательно переносил свое понимание мира на искусство слова. Поэзия- ложь. Поэт, ктр. не лжёт с первых слов никуда не годится. Возникшая лирика явл. чудом, вершиной русской поэзии. У него нет картин соц. действительности. Главная задача Фета показывать красоту (2 темы: природа и любовь). Природа одухотворенна, она живет своей таинственной жизнью. Природа у него объемная, живая, заполненная звуками. Фет стремится запечатлеть прекрасные моменты вечности.
Весенний дождь Еще светло перед окном В разрывы облак солнце блещет, И воробей своим крылом,В песке купаяся, трепещет.А уж от неба до земли Качаясь, движется завеса, И будто в золотой пылСтоит за ней опушка леса. Две капли брызнули в стекло,От лип душистым медом тянет, И что-то к саду подошло, По свежим листям барабанит
Поэты «чистого искусства»
Фет Афанасий Афанасьевич (1820 -1892)
«Романсы его (Фета) распевает чуть ли не вся Россия»,-писал в 1863 году композитор Щедрин. Чайковский называл его не просто поэтом, а поэтом-музыкантом. И, действительно, бесспорным достоинством большинства стихотворений А.Фета является их певучесть и музыкальность.
Отец Фета, богатый и родовитый орловский помещик Афанасий Шеншин, возвращаясь из Германии, тайно увез оттуда в Россию жену дармштадского чиновника Шарлотту Фёт. Вскоре Шарлотта родила сына - будущего поэта, который тоже получил имя Афанасий. Однако официальное бракосочетание Шеншина с Шарлоттой, перешедшей в православие под именем Елизавета, совершилось уже после рождения сына. Через много лет церковные власти раскрыли «незаконность» рождения Афанасия Афанасьевича, и, уже будучи 15-летним юношей, он стал считаться не сыном Шеншина, а проживающим в России сыном дармштадского чиновника Фёта. Мальчик был потрясен. Не говоря о прочем, он лишался всех прав и привилегий, связанных с дворянством и законным наследованием. Юноша решил во что бы то ни стало добиться всего того, что судьба так жестоко у него отняла. И в 1873 году просьба о признании его сыном Шеншина была удовлетворена, однако цена, которую он заплатил за достижение своей цели, за то, чтобы исправить «несчастье своего рождения», была слишком велика:
Многолетняя (с 1845 г. по 1858 г.) военная служба в глухой провинции;
Отказ от любви прекрасной, но бедной девушки.
Он приобрел все, чего желал. Но это не смягчило ударов судьбы, вследствие которых «идеальный мир», как писал Фет, «был разрушен давно».
Первые стихи свои поэт опубликовал в 1842 году под фамилией Фет (без точек над ё), ставшей его постоянным литературным псевдонимом. В 1850 г. он сблизился с «Современником» Некрасова, и в 1850 и 1856 годах вышли первые сборники - «Стихотворения А. Фета». В 1860 - 1870-е годы Фет оставляет поэзию, отдавшись хозяйственным делам в усадьбе Степановка Орловской губернии, рядом с владениями Шеншиных, и в течение одиннадцати лет занимал должность мирового судьи. В 1880-е годы поэт вернулся к литературному творчеству и издал сборники «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891).
Фет - наиболее значительный представитель плеяды поэтов «чистого искусства », в творчестве которых нет места для гражданственности.
Фет постоянно подчеркивал, что искусство не должно быть связано с жизнью, что поэту не следует вмешиваться в дела «бедного мира».
Отворачиваясь от трагических сторон действительности, от тех вопросов, которые мучительно волновали его современников, Фет ограничил свою поэзию тремя темами: любовь, природа, искусство.
Поэзия Фета - поэзия намеков, догадок, умолчаний; его стихи по большей части не имеют сюжета, - это лирические миниатюры, назначение которых передать не столько мысли и чувство, сколько «летучее» настроение поэта.
В пейзажной лирике Фета до совершенства доведено проникновение в малейшие изменения состояния природы. Так, стихотворение «Шепот, робкое дыханье…» состоит исключительно из назывных предложений. За счет того, что в предложении нет ни одного глагола, создается эффект точно схваченного сиюминутного впечатления.
Стихотворение
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней
можно сравнить с пушкинским «Я помню чудное мгновенье». Так же, как и у Пушкина, в фетовском стихотворении две основные части: говорится о первой встрече с героиней и о второй. Годы, прошедшие после первой встречи, были днями одиночества и тоски:
И много лет прошло томительных и скучных…
В финале выражается сила истинной любви, которая поднимает поэта над временем и смертью:
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Стихотворение «Одним толчком согнать ладью живую » - о поэзии. Для Фета искусство - это одна из форм выражения прекрасного. Именно поэт, считает А.А. Фет, способен выразить то, «перед чем язык немеет».
Тютчев Федор Иванович (1803 - 1873)
Тютчев - «один из величайших лириков, существовавших на земле».
Родился Ф.И. Тютчев 5 декабря 1803 года в г. Овстуг Брянского уезда Орловской области. Будущий поэт получил прекрасное литературное образование. В 13 лет он стал вольным слушателем Московского университета. В 18 лет закончил словесное отделение Московского университета. В 1822 году поступил на службу в государственную коллегию иностранных дел и отправился в Мюнхен на дипломатическую службу. Только через 20 лет он вернулся в Россию.
Впервые стихи Тютчева были напечатаны еще в пушкинском «Современнике» в 1836 году, стихи имели колоссальный успех, но после смерти Пушкина Тютчев не печатал своих произведений, и имя его стали постепенно забывать. Небывалый интерес к творчеству поэта вспыхнул вновь в 1854 году, когда Некрасов уже в своем «Современник» напечатал целую подборку его стихотворений.
Среди основных тем лирики Ф.И. Тютчева можно выделить философскую, пейзажную, любовную.
Поэт много размышляет о жизни, смерти, о предназначении человека, о взаимоотношениях человека и природы.
В стихах о природе прослеживается идея одушевления природы, вера в ее таинственную жизнь:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Природа предстает в лирике Тютчева в борьбе противоборствующих сил, в беспрерывной смене дня и ночи.
Зима недаром злится -
Прошла ее пора.
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
Тютчева особенно привлекали переходные, промежуточные моменты жизни природы. В стихотворении «Осенний вечер» показана картина осенних сумерек; в стихотворении «Люблю грозу в начале мая» мы наслаждаемся вместе с поэтом первым весенним громом.
Размышляя о судьбах своей Родины, Тютчев пишет одно из самых известных своих стихотворений:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
К лучшим созданиям Тютчева принадлежит и любовная лирика, проникнутая глубочайшим психологизмом, подлинной человечностью, благородством.
На склоне лет Тютчев испытал самое большое в своей жизни чувство - любовь к Елене Александровне Денисьевой. Стихотворения, которые он посвятил ей, вошли в так называемый «Денисьевский цикл» («О, как убийственно мы любим», «Не раз ты слышала признанье», «Последняя любовь» и др.). 15 июля 1873 года Тютчев скончался.