Сон героя, введенный в повествование, — излюбленный композиционный прием А. С. Пушкина. Знаменательный, «пророческий» сон видит Гринев в «Капитанской дочке». Сон, предвосхищающий будущие события, посещает и Татьяну Ларину в романе «Евгений Онегин».
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок...
В бессилии Татьяна падает в снег, медведь «проворно Ее хватает и несет» в избушку, полную демонических чудовищ:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордой,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Вдруг Татьяна узнает среди них Онегина, который здесь «хозяин». Героиня наблюдает за всем происходящим из сеней, из-за дверей, не осмеливаясь войти в комнату. Любопытствуя, она немного отворяет дверь, и ветер задувает «огонь светильников ночных». Пытаясь понять, в чем дело, Онегин отворяет дверь, и Татьяна предстает «взорам адских привидений». Затем она остается с Онегиным наедине, но уединение это неожиданно нарушают Ольга и Ленский. Онегин в гневе:
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский...
Сон этот весьма многозначителен. Стоит отметить, что он вызывает у нас различные литературные ассоциации. Сам сюжет его — путешествие в лес, тайное подглядывание в маленькой избушке, убийство — напоминает нам пушкинскую сказку «Жених», в которой героиня выдает за свой сон происшедшие с ней события. Со сказкой перекликаются и отдельные сцены сна Татьяны. В сказке «Жених» героиня слышит в лесной избушке «крик, хохот, песни, шум и звон», видит «разгульное похмелье». Татьяна тоже слышит «лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людскую молвь и конский топ». Однако сходство здесь, пожалуй, этим и исчерпывается.
Сон Татьяны напоминает нам и другой «волшебный» сон — сон Софьи в комедии Грибоедова «Горе от ума»:
Тут с громом распахнули двери
Какие-то не люди и не звери
Нас врознь — и мучили сидевшего со мной.
Он будто мне дороже всех сокровищ,
Хочу к нему — вы тащите с собой:
Нас провожают стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Однако Софья у Грибоедова придумывает этот сон, его не было в действительности.
Стоит отметить, что сюжеты обоих снов — настоящего и выдуманного — отсылают нас к балладе Жуковского «Светлана». Как и Светлана, Татьяна гадает на святки. Она наводит зеркальце на месяц, спрашивает имя у встречного прохожего. Ложась спать, героиня снимает оберег, «поясок шелковый», собираясь гадать «на сон». Характерно, что Жуковский в своей балладе не обговаривает того, что все происходящее со Светланой, — ужасный сон. Об этом мы узнаем в конце произведения, когда наступает счастливое пробуждение. Пушкин же говорит открыто: «И снится чудный сон Татьяне». В романтической балладе Жуковского присутствуют все «атрибуты жанра»: «черный гроб», «черный вран», «темна даль», тусклый свет луны, метель и вьюга, мертвец-жених. Светлана смущена и расстроена увиденным сном, думает, что он вещает ей «горькую судьбину», однако в реальности все заканчивается хорошо — жених ее, цел и невредим, появляется у ее ворот. Тон поэта в финале становится бодрым и жизнеутверждающим:
Лучший друг нам в жизни сей
Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье — лживый сон;
Счастье — пробужденье.
Совсем иные интонации слышатся в пушкинских стихах:
Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Сон Татьяны является «вещим». Он предвещает ей будущее замужество (видеть во сне медведя, согласно народным верованиям, предвещает женитьбу или замужество). Кроме того, медведь во сне героини является кумом Онегина, а ее муж, генерал, действительно приходится Онегину дальним родственником.
Во сне Татьяна, встав на «дрожащий гибельный мосток», переходит через бурлящий, «кипучий, темный и седой», «не скованный зимой» поток — это тоже в символической форме открывает ее будущее. Героиню ждет перевод в новое жизненное состояние, в новое качество. Шумящий, клубящийся волной поток, «не скованный зимой», символизирует в этом сне юность героини, ее девические мечтания и забавы, любовь к Онегину. Юность — лучшая пора в человеческой жизни, она действительно свободна и беззаботна, подобна сильному, бурному потоку, над которым не властны ограничения, рамки и правила зрелого, «зимнего» возраста. Сон этот как будто показывает, как героиня проходит сквозь один из периодов своей жизни.
Сон этот предваряет и будущие именины в доме Лариных. Д. Д. Благой считал, что «застольные» картины из сна героини перекликаются с описанием именин Татьяны.
Характерно, что Онегин появляется в этом сне в качестве «хозяина» демонических чудовищ, пирующих в избушке. В этой причудливой ипостаси обозначен «демонизм» героя, возведенный в N-ную степень.
Кроме того, Онегин, реакции которого совершенно непредсказуемы, пока еще для Татьяны загадка, он окружен неким романтическим ореолом. И в этом смысле он не только «чудовище», он — «чудо». Еще и поэтому герой в этом сне окружен причудливыми существами.
Известно, что сон являет собой скрытое желание человека. И в этом отношении сон Татьяны знаменателен. Она видит в Онегине своего спасителя, избавителя от пошлости и серости окружающего враждебного мира. Во сне Татьяна остается с героем наедине:
Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Стоит отметить, что сон героини в романе — не просто предваряет будущие события. Этот эпизод смещает в романе сюжетные акценты: с отношений Онегина и Татьяны внимание читателя переключается на отношения Онегина и Ленского. Сон Татьяны открывает нам ее внутренний мир, сущность ее натуры.
Миросозерцание Татьяны поэтично, исполнено народного духа, она обладает ярким, «мятежным» воображением, память ее хранит обычаи и предания старины. Она верит в приметы, любит слушать рассказы няни, в романе ее сопровождают фольклорные мотивы. Поэтому вполне естественно, что во сне героиня видит образы русских народных сказок: большого медведя, лес, избушку, чудовищ.
Н. Л. Бродский отмечает, что источником сна Татьяны могли служить «Русские сказки» Чулкова, которые были известны Пушкину. Однако в воображение Татьяны наряду с русским фольклором прочно вошли и европейские литературные традиции, среди которых — готические романы, «британской музы небылицы», с их фантастическими картинами:
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет.
Сон Татьяны в романе имеет собственную композицию. Здесь мы можем выделить две части. Первая часть — это пребывание Татьяны в зимнем лесу, ее преследование медведем. Вторая часть начинается там, где медведь настигает ее, это посещение героиней избушки. Каждая из строф данного отрывка (и всего романа) построена по единому принципу: «тема — развитие — кульминация — и афористичная концовка».
В этом эпизоде Пушкин использует эмоциональные эпитеты («чудный сон», «печальной мглой», «дрожащий, гибельный мосток», «на досадную разлуку», «боязливыми шагами», «в нахмуренной красе», «нестерпимый крик»); сравнения («Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей», «За дверью крик и звон стакана, Как на больших похоронах»), перифразу («от косматого лакея»), инверсии («И пред шумящею пучиной, Недоумения полна, Остановилася она»), эллипсис («Татьяна в лес; медведь за нею»), анафору и параллелизм («Он знак подаст: и все хлопочут; Он пьет: все пьют и все кричат; Он засмеется: все хохочут»), прямую речь.
Лексика данного отрывка разнообразна Здесь есть элементы разговорно-бытового стиля («кряхтя», «мордой»), «высокого», книжного стиля («дева», «светил ночных», «меж дерев», «очи»), славянизмы («младая»).
Мы находим в данном эпизоде аллитерации («Копыта, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки», «Вот череп на гусиной шее Вертится в красном колпаке») и ассонансы («Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ»).
Таким образом, сон Татьяны выступает как средство ее характеристики, как композиционная вставка, как «пророчество», как отражение потаенных желаний героини и потоков ее душевной жизни, как отражение ее взглядов на мир.
В романе «Евгений Онегин» А. С. Пушкин создал пленительный образ русской девушки, которую назвал своим «верным идеалом», Татьяна, по словам поэта, «русская душою». Само простонародное имя ее - Татьяна, введенное поэтом в русскую литературу, ассоциируется со «стариной», с народной жизнью. Она и выросла среди лесов и полей, в атмосфере русских народных сказок и преданий. Известно, что она была в стороне от шумных детских забав, а «страшные расскаы // Зимою в темноте ночей // Пленяли больше серде ей». Провинциальная барышня, она легко и естественно ощущала себя в мире русского фольклора.
Да, автор не раз говорит о том, что его героиня читала иностранные романы и верила в «обманы и Ричардсона, и Руссо». Более того, он отмечает, что Татьяна «по-русски плохо знала... и изьяснялася с трудом на языке своем родном». И даже письмо Онегину она пишет по-французски. Но в то же время поэт с помощью тонкого художественно-психологического штриха раскрывает «русскость» души героини: в роман введен ее сон. Включая его в повествование, автор помогает читателю понять образ Татьяны Лариной и обстановку, в которой жили и воспитывались провинциальные барышни. Татьяна читает иностранные романы (русских тогда еще не создали), но снятся ей русские сны.
Ее вещий сон, весь сотканный из фольклорных образов и символов, вероятно, вызван тоской героини по несбыточному счастью. Именно поэтому над ней витает Лель, славянский бог любви, чтобы предсказать девушке ее участь. Татьяна одержима мыслью об Онегине, она обеспокоена его равнодушием к ней, отсюда и тревожный, полный страшных предчувствий сон.
Уснув за гаданием в святочную ночь (как известно, на Руси считалось, что святки - лучшее время для того, чтобы узнать свою судьбу), Татьяна видит, будто бы она «идет по снеговой поляне, // Печальной мглой окружена...». Согласно сонникам, идти по снежной равнине ночью - значит встретиться с трудноразрешимыми проблемами, с бедой. Да и сама картина холодой, заснеженной местности символична: она явно указывает на интуитивное понимание Татьяной того, что ее возлюбленный не ответит ей взаимностью, что он холоден к ней и равнодушен. На пути Татьяне встречаются разнообразные препятствия: незамерзающий ручей, «кипучий, темный и седой...», с хлипким мостиком через него, «снег, рыхлый по колено ей», деревья, ветви которых цепляются за серьги. Все эти трудности ей помогает преодолеть не ее возлюбленный, а выступающий в роли суженого медведь - «лакей косматый». Именно он подает ей руку, переводит через ручей и несет ее в дом, И здесь сон также не отступает от русских фольклорных традиций. Медведь - характерный образ народных сказок. Татьяна замирает от ужаса, когда ее, упавшую в снег, подхватывает медведь, но сопротивляться своей судьбе она не может: «Она бесчувственно-покорна, // Не шевельнется, не дохнет».
Конечно же, сон в святочную ночь не мыслим без возлюбленного. И Татьяна видит его сидящим за столом. Сначала, заметив среди сказочных чудовищ Онегина, который выступает как «предводитель» и хозяин компании, Татьяна пытается успокоиться, но драматизм ситуации сохраняется.
За столом сидят страшные существа: «Один в рогах с собачьей мордой, // Другой с петушьей головой, // Здесь ведьма с козьей бородой…», «Там карла с хвостиком, а вот // Полужуравль и полукот». В описании чудовищ угадываются сказочные, фольклорные образы. Перед глазами героини смешались рога, костяные пальцы, копыта, хоботы, «кровавы языки». Наверное, эти образы Татьяна встречала в сказках няни. Однако, несмотря на то, что сказка должна заканчиваться благополучно, здесь все готовит героиню, а вслед за ней и читателя, к трагической развязке. Именно поэтому существа за столом сидят, «как на больших похоронах», и дико хохочут. И развязка незамедлительно наступает. Уже во сне случается та самая трагедия, которой суждено быть и наяву. Стоит только Татьяне остаться наедине с Онегиным, как появляются Ольга и Ленский. Онегин бранит незваных гостей, спорит с ними, а затем «хватает длинный нож» и убивает Ленского. Ольга также появляется неслучайно. Татьяна интуитивно чувствует, что ее сестра невольно сыграет трагическую роль в предстоящих событиях.
Неподдельный ужас охватывает Татьяну, и она просыпается. Но если Светлана (героиня одноименной баллады Жуковского), пробуждаясь, видит в окне солнечное морозное утро и поднимающегося по ступенькам крыльца жениха, то Татьяна встревожена после пробуждения не меньше, чем во время сна. Она старается осмыслить увиденное, так как верит в предзнаменование: «Татьяна верила преданьям // Простонародной старины, // И снам, и карточным гаданьям, // И предсказаниям луны». На уровне интуиции героиня догадывается, что тот, кого она считала своим суженым, никогда не будет с ней. Ее судьба иная.
Сон героини настраивает читателя на то, что предсказанные события свершатся, поэтому «странное» поведение Онегина в гостях у Лариных, его ухаживание за Ольгой - логическая цепь, за которой последует катастрофа - дуэль недавних приятелей. Сон, введенный в ткань романа, многое объясняет читателям, ждущим дальнейшего развития событий. И логичным предстает концовка произведения, когда вновь появляется Татьяна, уже светская замужняя дама, но таая же несчастная, как прежде. «...Вы должны, // Я вас прошу, меня оставить... Я вас люблю (к чему лукавить?), // Но я другому отдана; // Я буду век ему верна», - говорит она Онегину. Это ее судьба, против которой героиня не пойдет. Она останется верна долгу, в этом ее суть. В таком понимании русской женщиной ее судьбы в романе Пушкина угадываются и ассоциации с поэмами В. А. Жуковского «Людмила» и «Светлана». Тем более что образ Светланы считается первым достоверным образом русской девушки в отечественной литературе.
Итак, сон Татьяны занимает важное место в романе и имеет сразу несколько значений. Он предсказывает дальнейшее течение событий, с одной стороны, и помогает лучше узнать пушкинскую героиню, с другой, Сцена гадания и сам сон Татьяны, сопряженный с русским фольклором и литературной традицией в разработке русского национального женского характера, выявляет глубинную психологию русской женщины. Идея же суженого связана с представлениями о долге; будущий супруг мыслится как предначертанный судьбой. Татьяна неотделима от национальной народной стихии с ее поверьями, обрядами, гаданиями, ворожбой и вещими снами, Сон Татьяны лишний раз доказывает, насколько близко героине народное, фольклорное восприятие миа. Она думает и чувствует как русский человек.
В романе «Евгений Онегин» А. С. Пушкин создал дос-товерную картину русской жизни начала XIX века. С по-мощью многих приемов Пушкин максимально полно рас-крывает перед нами образы героев романа: с помощью их отношения друг к другу, к окружающим, к природе, вводя авторские оценки и лирические отступления.
В Татьяне воплотился «милый идеал» автора, она доро-га Пушкину, поэтому он старается показать нам самые глубокие, сокровенные глубины ее душевного склада. Вот поэтому для понимания замысла поэта важно проанали-зировать сон Татьяны. Мы знаем, что
Татьяна верила преданьям Простонародной старины, И снам, и карточным гаданьям, И предсказаниям луны.
Поэтому сон в ночь, когда девушка решилась ворожить, в надежде узнать своего суженого и свое будущее, нам особенно интересен. Перед ворожбой Татьяне «стало страш-но вдруг», и этот страх, непонятная тревога перед неизвест-ностью поселяется в нашем сердце на все время ее сна.
Сон Татьяны заменяет у Пушкина подробный анализ ее внутреннего мира, это ключ к пониманию ее души. Здесь можно отыскать образы сентиментальных романов, люби-мых девушкой: отсюда таинственная сила Онегина над оборотнями, его нежность, соединенная со страшной губи-тельной силой. Однако основное содержание сна соткано на основе народных представлений, фольклора, сказок, пре-даний.
В самом начале сна Татьяна, идущая по снежной поля-не, «печальной мглой окружена», встречает символичное препятствие:
Кипучий, темный и седой, Поток, не скованный зимой; Две жердочки, склеены льдиной, Дрожащий гибельный мосток, Положены через поток...
Перебраться через ручей ей помогает старинный герой русских народных сказок — «большой, взъерошенный мед-ведь». Он сначала преследует девушку, а затем выводит ее к «убогому» шалашу, где Татьяна встречает своего возлюб-ленного, но в какой компании!
Сидят чудовища кругом: Один в рогах с собачьей мордой, Другой с петушьей головой, Здесь ведьма с козьей бородой, Тут остов чопорный и гордый, Так карла с хвостиком, а вот Полужуравль и полукот.
В этом страшном обществе Татьяна узнает своего ми-лого, выступающего в роли хозяина:
Он знак подаст: и все хлопочут; Он пьет: все пьют и все кричат; Он засмеется: все хохочут; Нахмурит брови: все молчат...
Наша тревога возрастает, когда Онегин и «адские при-видения» обнаружили нашу героиню. Однако все обошлось, влюбленные остались наедине, и в момент, когда мы ждем лирического продолжения, появляются Ленский с Ольгой, вызывая на себя гнев Евгения. Задремавшее было беспо-койство всплывает с новой силой, и мы оказываемся сви-детелями трагедии: Материал с сайта
Спор громче, громче; вдруг Евгений Хватает длинный нож, и вмиг Повержен Ленский...
В ужасе просыпается Татьяна, стараясь осознать уви-денное, еще не подозревая, насколько пророческим ока-жется ее сновидение. Ожидание беды, не исчезнувшее, а укрепившееся после пробуждения героини, не покидает нас во время последующих именин Татьяны. Сперва собира-ются гости — провинциальные дворяне, с их низменными желаниями, потухшими чувствами, мелкими сердцами. «Странное» поведение Онегина у Лариных, его ухаживание за Ольгой приводят к катастрофе — дуэли двух друзей, Онегина и Ленского. И здесь, после страшного сна Татья-ны, пир можно расценивать как поминки по Ленскому.
Таким образом, природная интуиция и тонкая душев-ная организация помогли Татьяне, опережая время, пред-чувствовать события, которые еще только должны про-изойти и принести в ее жизнь трагедию, поскольку не только внутренне навсегда разлучат ее с любимым человеком, по-служат барьером между их дальнейшими взаимоотноше-ниями, но и принесут горе многим другим людям: Ольге — недолгое одиночество, Ленскому — смерть, а самому Оне-гину — душевный разлад с самим собой.
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском
На этой странице материал по темам:
- символичность сна татьяны в романе евгений онегин
- краткое содержание сна татьяны
- анализ перессказ онегин сон татьяны
- сон татьяны евгения онегина
И спится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток;
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.
Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
Дороги нет; кусты, стремнины
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится;
Она бежит, он все вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом все глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет
И на порог ее кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Он там хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И, любопытная, теперь
Немного растворила дверь...
Вдруг ветер дунул, загашая
Огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола, гремя, встает;
Все встали; он к дверям идет.
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыты, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на нее,
И все кричат: мое! мое!
Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам-друг;
Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее па шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
За нею Ленский; свет блеснул;
Онегин руку замахнул,
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...
Сон героя, введенный в повествование, - излюбленный композиционный прием А. С. Пушкина. Знаменательный, «пророческий» сон видит Гринев в «Капитанской дочке». Сон, предвосхищающий будущие события, посещает и Татьяну Ларину в романе «Евгений Онегин».
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок...
В бессилии Татьяна падает в снег, медведь «проворно Ее хватает и несет» в избушку, полную демонических чудовищ:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордой,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Вдруг Татьяна узнает среди них Онегина, который здесь «хозяин». Героиня наблюдает за всем происходящим из сеней, из-за дверей, не осмеливаясь войти в комнату. Любопытствуя, она немного отворяет дверь, и ветер задувает «огонь светильников ночных». Пытаясь понять, в чем дело, Онегин отворяет дверь, и Татьяна предстает «взорам адских привидений». Затем она остается с Онегиным наедине, но уединение это неожиданно нарушают Ольга и Ленский. Онегин в гневе:
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский...
Сон этот весьма многозначителен. Стоит отметить, что он вызывает у нас различные литературные ассоциации. Сам сюжет его - путешествие в лес, тайное подглядывание в маленькой избушке, убийство - напоминает нам пушкинскую сказку «Жених», в которой героиня выдает за свой сон происшедшие с ней события. Со сказкой перекликаются и отдельные сцены сна Татьяны. В сказке «Жених» героиня слышит в лесной избушке «крик, хохот, песни, шум и звон», видит «разгульное похмелье». Татьяна тоже слышит «лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людскую молвь и конский топ». Однако сходство здесь, пожалуй, этим и исчерпывается.
Сон Татьяны напоминает нам и другой «волшебный» сон - сон Софьи в комедии Грибоедова «Горе от ума»:
Тут с громом распахнули двери
Какие-то не люди и не звери
Нас врознь - и мучили сидевшего со мной.
Он будто мне дороже всех сокровищ,
Хочу к нему - вы тащите с собой:
Нас провожают стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Однако Софья у Грибоедова придумывает этот сон, его не было в действительности.
Стоит отметить, что сюжеты обоих снов - настоящего и выдуманного - отсылают нас к балладе Жуковского «Светлана». Как и Светлана, Татьяна гадает на святки. Она наводит зеркальце на месяц, спрашивает имя у встречного прохожего. Ложась спать, героиня снимает оберег, «поясок шелковый», собираясь гадать «на сон». Характерно, что Жуковский в своей балладе не обговаривает того, что все происходящее со Светланой, - ужасный сон. Об этом мы узнаем в конце произведения, когда наступает счастливое пробуждение. Пушкин же говорит открыто: «И снится чудный сон Татьяне». В романтической балладе Жуковского присутствуют все «атрибуты жанра»: «черный гроб», «черный вран», «темна даль», тусклый свет луны, метель и вьюга, мертвец-жених. Светлана смущена и расстроена увиденным сном, думает, что он вещает ей «горькую судьбину», однако в реальности все заканчивается хорошо - жених ее, цел и невредим, появляется у ее ворот. Тон поэта в финале становится бодрым и жизнеутверждающим:
Лучший друг нам в жизни сей
Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье - лживый сон;
Счастье - пробужденье.
Совсем иные интонации слышатся в пушкинских стихах:
Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Сон Татьяны является «вещим». Он предвещает ей будущее замужество (видеть во сне медведя, согласно народным верованиям, предвещает женитьбу или замужество). Кроме того, медведь во сне героини является кумом Онегина, а ее муж, генерал, действительно приходится Онегину дальним родственником.
Во сне Татьяна, встав на «дрожащий гибельный мосток», переходит через бурлящий, «кипучий, темный и седой», «не скованный зимой» поток - это тоже в символической форме открывает ее будущее. Героиню ждет перевод в новое жизненное состояние, в новое качество. Шумящий, клубящийся волной поток, «не скованный зимой», символизирует в этом сне юность героини, ее девические мечтания и забавы, любовь к Онегину. Юность - лучшая пора в человеческой жизни, она действительно свободна и беззаботна, подобна сильному, бурному потоку, над которым не властны ограничения, рамки и правила зрелого, «зимнего» возраста. Сон этот как будто показывает, как героиня проходит сквозь один из периодов своей жизни.
Сон этот предваряет и будущие именины в доме Лариных. Д. Д. Благой считал, что «застольные» картины из сна героини перекликаются с описанием именин Татьяны.
Характерно, что Онегин появляется в этом сне в качестве «хозяина» демонических чудовищ, пирующих в избушке. В этой причудливой ипостаси обозначен «демонизм» героя, возведенный в N-ную степень.
Кроме того, Онегин, реакции которого совершенно непредсказуемы, пока еще для Татьяны загадка, он окружен неким романтическим ореолом. И в этом смысле он не только «чудовище», он - «чудо». Еще и поэтому герой в этом сне окружен причудливыми существами.
Известно, что сон являет собой скрытое желание человека. И в этом отношении сон Татьяны знаменателен. Она видит в Онегине своего спасителя, избавителя от пошлости и серости окружающего враждебного мира. Во сне Татьяна остается с героем наедине:
Мое! - сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Стоит отметить, что сон героини в романе - не просто предваряет будущие события. Этот эпизод смещает в романе сюжетные акценты: с отношений Онегина и Татьяны внимание читателя переключается на отношения Онегина и Ленского. Сон Татьяны открывает нам ее внутренний мир, сущность ее натуры.
Миросозерцание Татьяны поэтично, исполнено народного духа, она обладает ярким, «мятежным» воображением, память ее хранит обычаи и предания старины. Она верит в приметы, любит слушать рассказы няни, в романе ее сопровождают фольклорные мотивы. Поэтому вполне естественно, что во сне героиня видит образы русских народных сказок: большого медведя, лес, избушку, чудовищ.
Н. Л. Бродский отмечает, что источником сна Татьяны могли служить «Русские сказки» Чулкова, которые были известны Пушкину. Однако в воображение Татьяны наряду с русским фольклором прочно вошли и европейские литературные традиции, среди которых - готические романы, «британской музы небылицы», с их фантастическими картинами:
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет.
Сон Татьяны в романе имеет собственную композицию. Здесь мы можем выделить две части. Первая часть - это пребывание Татьяны в зимнем лесу, ее преследование медведем. Вторая часть начинается там, где медведь настигает ее, это посещение героиней избушки. Каждая из строф данного отрывка (и всего романа) построена по единому принципу: «тема - развитие - кульминация - и афористичная концовка».
В этом эпизоде Пушкин использует эмоциональные эпитеты («чудный сон», «печальной мглой», «дрожащий, гибельный мосток», «на досадную разлуку», «боязливыми шагами», «в нахмуренной красе», «нестерпимый крик»); сравнения («Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей», «За дверью крик и звон стакана, Как на больших похоронах»), перифразу («от косматого лакея»), инверсии («И пред шумящею пучиной, Недоумения полна, Остановилася она»), эллипсис («Татьяна в лес; медведь за нею»), анафору и параллелизм («Он знак подаст: и все хлопочут; Он пьет: все пьют и все кричат; Он засмеется: все хохочут»), прямую речь.
Лексика данного отрывка разнообразна Здесь есть элементы разговорно-бытового стиля («кряхтя», «мордой»), «высокого», книжного стиля («дева», «светил ночных», «меж дерев», «очи»), славянизмы («младая»).
Мы находим в данном эпизоде аллитерации («Копыта, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки», «Вот череп на гусиной шее Вертится в красном колпаке») и ассонансы («Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ»).
Таким образом, сон Татьяны выступает как средство ее характеристики, как композиционная вставка, как «пророчество», как отражение потаенных желаний героини и потоков ее душевной жизни, как отражение ее взглядов на мир.
Алексей Максимович Горький писал: «А.С.Пушкин до того удивил меня изящной простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной, даже читать ее было как-то неловко и неинтересно.»
А Валентин Семенович Непомнящий заметил: «Для русской литературы пушкинский роман в стихах « Евгений Онегин»- примерно то же, что Псалтирь для Богослужения.»
Слово предоставляется группе под руководством Ревенко Ксении. Тема:«Язык, стих и его строфика в романе «Евгений Онегин».»
Язык «Онегина» использует все богатство и многообразие языка, все стихии русской речи и потому способен охватить различные сферы бытия, выразить все многообразие действительности. Точно, ясно и просто, без излишних поэтических украшений - ненужных «дополнений», «вялых метафор», - обозначающий предметы «вещного» мира, выражающий мысли и чувства человека и вместе с тем бесконечно поэтичный в этой своей простоте, слог «Онегина» является замечательным орудием реалистического искусства слова. В установлении нормы национального литературного языка - одна из важнейших задач, осуществленных творческим гением Пушкина, - роману в стихах принадлежит исключительно важное место.
Язык романа представляет собою синтез наиболее значительных и жизненных речевых средств пушкинской эпохи. Как заметил М. Бахтин, русская жизнь говорит здесь всеми своими голосами, всеми языками и стилями эпохи. Это ярчайший пример того новаторства в области русского литературного языка, с которым Пушкин выступил в первой трети XIX века. Он оказался способным отразить самые многообразные сферы действительности, запечатлел различные пласты русской речи.
Говоря о языковом новаторстве Пушкина, исследователи справедливо обращают внимание на разговорную, народную стихию в его языке. Отмечая обращение поэта к «народно-речевым источникам, к роднику живого просторечия».
В пределах книжного языка Пушкин детально разработал эпистолярный стиль, создав незабываемые письма Татьяны и Онегина, элементы стиля публицистического (они проявляются в полемике, в литературных спорах с Шишковым, Катениным, Кюхельбекером, Вяземским) и художественно–поэтический стиль. В последнем определённое место занимают архаизмы, варваризмы и в особенности галлицизмы. Широко используя необходимые в тексте поэтизмы («любви приманчивый фиал», «разбить сосуд клеветника», условные имена героинь типа Эльвина), эвфемизмы («Паду ли я, стрелой пронзённый» вместо «погибну»), перифразы («его цевницы первый стон», «почетный гражданин кулис»), автор романа стремится, однако, разрушить границы между стихами и прозой. Этим объясняется растущая от главы к главе тенденция к благородной простоте, введение в текст прозаизмов, обращение к «низкой» природе, равноправной с «возвышенной». С «Евгения Онегина» и начинается та новая тенденция употребления просторечия.
Живая разговорная речь людей образованного общества звучит в романе постоянно. Примерами здесь являются диалоги Онегина и Ленского:
«...Скажи: которая Татьяна?»
- Да та, которая грустна И молчалива...»
Народное просторечие появляется в романе, когда на сцену выходят люди из народа. Вспомним речь няни Филипьевны:
«...Я, бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц...
Такова же речь и Анисьи-ключницы
Дай бог душе его спасенье,
А косточкам его
В могиле, в мать-земле сырой!
В приведенных примерах речи действующих лиц из народа нет ни чего искусственного, выдуманного. Пушкин избегал ложной выдуманной «простоты» и «простонародности» речи, а брал ее из жизни, отбирая при этом только те слова и выражения, которые вполне соответствовали духу и строю общенародного языка. Мы не встретим в романе ни областных диалектизмов, ни вульгаризмов, засоряющих, портящих язык. Просторечие в романе встречается не только в речах няни и Анисьи, но оно является заметным элементом языка самого автора. В эпизодах из деревенской жизни, в описаниях родной природы, труда и быта крестьян мы находим самые простые слова, ранее считавшиеся неподходящими для поэзии. Таковы лошадка, жучка, дровни, хлев, пастух, и т. д. Критика реакционного лагеря резко протестовала против демократизации литературного языка, так отчетливо проводимой в романе Пушкина. К народному просторечию в романе примыкают элементы языка устного народного творчества.
Особенно рельефно разговорный народный язык представлен в высказываниях Татьяны («Вечор уж как боялась я!»; а нынче все темно».) К разговорной речи в романе примыкают находящиеся на грани литературного употребления просторечия («Лай мосек, чмокание девиц», «какой же я болван»), которые существенно обогащают авторскую характеристику провинциального дворянства.
Иногда поэт прибегает к щедрому перечислению предметов и явлений, чтобы передать многообразие впечатлений и стремительность движения («мелькают мимо будки, бабы...»). Оголённость слова не исключает его полисемии. Одни слова у поэта перекликаются («о rus» – у Горация «деревня» и «О Русь!» – пушкинское восклицание в честь родины), другие намекают на что–то («Но вреден север для меня»); третьи, говоря словами В. Виноградова, «подмигивают» и «косят в сторону современного быта» («теперь мила мне балалайка», «пьяный топот трепака»). Книжный и нейтральный стили поэт органично соединяет в романе с разговорным. В последнем мы встречаем и характерную живую речь людей образованного общества, и народный разговорный язык, влившийся в роман заметной струей («чуть с ума не своротил», «уж к ним и носу не покажешь»). Нередко и авторская речь усваивает подобную фразеологию («Зимовал он как сурок», «Татьяна то вздохнёт, то охнет»). Особенно рельефно разговорный народный язык представлен в высказываниях няни Татьяны («Вечор уж как боялась я!»; «А нынче всё мне темно»). К разговорной речи в романе примыкают находящиеся на грани литературного употребления просторечия («Лай мосек, чмоканье девиц», «Пришла худая череда! Зашибло...», «Сосед сопит перед соседом», «Храпит тяжелый
Пустяков») и даже бранная лексика («умел морочить дурака», «какой же я болван»), которые существенно обогащают авторскую характеристику провинциального дворянства.
Язык романа счастливо сочетает предметность слова с его исключительной художественной выразительностью. Эпитет у Пушкина способен заменять целое описание. Таковы «дерзостные своды», «царственная Нева», «переимчивый Княжнин». Эпитеты простые («невесту переспелых лет») и сложные («Зимний друг ночей, трещит лучинка...») помогают обрисовать характеры, состояние героев, обстановку, в которой они живут и действуют («траурнаятафта»), пейзаж («края жемчужны»), бытовые подробности. Один только лорнет в «Онегине» отмечен исключительным разнообразием эпитетов (он «разочарованный», «невнимательный», «неотвязчивый», «ревнивый», «разыскательный»). Примечательны любимые оценочные эпитеты поэта: милый, упоительный, сладостный, светлый. Столь же разнообразны и метафоры – именные и глагольные, образованные от прилагательных («поэта пылкий разговор») и деепричастий («кипя враждой»), традиционные («соль злости») и индивидуально–авторские («муза одичала»). Встречаются метафоры, построенные по принципу олицетворения («север... дохнул, завыл»), овеществления («мячиком предрассуждений»), отвлечения («мазурки гром»), зоологизации («себя в коня преобразив»), персонификации («задумчивость, её подруга»). Поразительно многообразие пушкинских сравнений, лаконичных («клоками повисла») и развёрнутых (уподобление биения сердца Татьяны трепетанью мотылька), единичных («бледна как тень») и переданных цепочкой (поэзия Ленского уподобляется мыслям девы, сну младенца, луне). Нередки в романе метонимические обороты, когда имя автора заменяет название его сочинения («Читал охотно Апулея») или страны («Под небом Шиллера и Гёте»). В «Евгении Онегине» широко представлены все средства поэтического синтаксиса, обогащающие образность текста. То это нагнетание однородных членов («О сенокосе, о вине, о псарне...»), то иронически поданные обособленные члены и вводные конструкции (разговор, «конечно, не блистал ни чувством, ни поэтическим огнём»), то восклицания при неполных предложениях («Вдруг топот! ... Вот ближе») или сопровождающие характеристику героя («Как он язвительно злословил!»). То это выразительный период (1 глава, XX строфа), то сочный многозначительный диалог (обмен репликами между Онегиным и Ленским в III главе), то вопросительные предложения разных типов. Среди стилистических фигур в романе выделяются инверсии («луны при свете серебристом»), частые анафоры («Потом уж наводили сон; / Потом увидел ясно он...»; «Всегда скромна, всегда послушна, / Всегда как утро весела...»), выразительно передающие утомительное однообразие и повторяемость признаков; антитезы («Волна и камень, / Стихи и проза...»), умолчания («Потом свой кофе выпивал... И одевался...»), градации («любовнице подобен, блестящий, ветреный, живой, / И своенравной, и пустой»). Для языка романа особенно примечательна афористичность, делающая многие строки поэта крылатыми («Любви все возрасты покорны»; «К беде неопытность ведёт»; «Мы все глядим в Наполеоны»). Выразительна и звукопись языка в романе. Стоит вспомнить, например, описание мазурки на именинах Татьяны.
Особо следует отметить использование сентиментально-романтического речевого стиля - для создания образа Ленского и в полемических целях (элегия Ленского и т. д.). В концовке главы седьмой мы встречаем и пародийно используемую лексику речевого стиля классицизма («Пою приятеля младого...»). Использование мифологических имен и терминов, идущих от классицизма, в сентиментально-романтической поэзии (Зевс, Эол, Терпсихора, Диана и т. д.) является результатом влияния поэтической традиции; по мере движения романа таких случаев становится все меньше и меньше, последние главы почти свободны от них.
Современные бытовые иностранные слова и выражения вводятся в тех случаях, когда в русском языке нет подходящего слова для обозначения соответствующего предмета, понятия (I гл., XXVI - рассуждение о названиях предметов мужского туалета: «всех этих слов на русском нет»). В главе восьмой введено слово «vulgar» для обозначения той неприятной для автора черты, отсутствие которой так радует Пушкина в Татьяне.
Всем богатством разнообразной лексики и фразеологии, различных синтаксических средств Пушкин пользуется в романе с большим мастерством. В зависимости от характера эпизода, от отношения автора к лицу, о котором он пишет, стилистическая окраска языка меняется. Язык, как тонкий и острый инструмент в руках гениального художника, передает все оттенки чувств и настроений, легкость и шутливость или, напротив, глубину и серьезность мысли. В сочетании с характером стиха, меняющего свой ритмический узор, язык романа представляет необычайное разнообразие интонаций: спокойное повествование, шутливый рассказ, ирония, сарказм, умиление, восторг, жалость, печаль - вся гамма настроений проходит в главах романа. Пушкин «заражает» читателя своим настроением, своим отношением к героям романа, к его эпизодам.
Итак, заслуги Пушкина в развитии русского литературного языка трудно переоценить. Основные его достижения можно выразить тремя пунктами. Во-первых, народный язык стал базой литературного русского языка. Во-вторых, разговорный язык и книжный не отделялись друг от друга и представляли собой одно целое. В-третьих, пушкинский литературный язык вобрал в себя все ранние стили языка
Задача, решенная Пушкиным, была грандиозна. Литературный язык, «установленный» Пушкиным, и стал тем «великим, могучим, правдивым и свободным» русским языком, на котором мы говорим и по сей день.
Таково место и значение Пушкина в развитии русского литературного языка.
Обозрение ЕО нельзя завершить без экспонирования его стихов , стилистики и строфики. Для лексической стороны романа характерна стилистическая полифония, то есть гармонизирующее сочетание слов с различной речевой окраской.
Уникален в пушкинском произведении стих. Характерный для поэта четырехстопный ямб обогащен пиррИхиями (пропусками ударений и стяжением двух безударных слогов) и спондЕями (дополнительными ударениями на слабых слогах ямбических стоп). Эта особенность придаёт стиху Пушкина разговорность, которой поэт добивается. Разнообразие звучанию строк привносит и трехстопный хорей песни девушек, а также нередкие переносы фраз на новые строчки и даже строфы («...а Татьяне / И дела нет (их пол таков)» . Стихи романа часто бывают контрастными по звучанию даже в пределах одной строфы: лирическая интонация сменяется насмешливой, а с весёлостью строк соседствует грустная концовка. Так в XXVII строфе последней главы говорится о захватившем Онегина любовном томлении, но заканчивается эта группа строк ссылкой на Еву и змея: «Запретный плод вам подавай, / А без того вам рай не рай». Изменения, столь разительно происшедшие в поведении, манерах, облике Татьяны, отражены в новом звучании стихов, посвященных ей. Робость юной девушки ощущается в неуверенности её слов, в недоговоренности стихов её письма: «Давно... нет, это был не сон! Кончаю! Страшно перечесть...» Зрелость мысли, выношенность убеждений, воля замужней женщины сказываются в стихах завершенных, словах точных, решительных и определённых: «Урок ваш выслушала я? / Сегодня очередь моя». Чёткость стихового ритма великолепно сочетается с гибкостью строк, живостью стихов: «...Он пьёт одно / Стаканом красное вино».
Стиль ЕО и его словесная выраженность полностью зависят от стиха. В структуре романа важную роль играют фрагменты прозы , а некоторые критики, начиная с В. Г. Белинского, находили в ЕО прозаическое содержание, растворенное в стихах. Однако, скорее всего, проза в ЕО, равным образом, как и «прозаическое содержание», лишь подчеркивает стиховой характер романа, который отталкивается от чуждой ему стихии. ЕО написан классическим размером «золотого века» русской поэзии, четырехстопным ямбом. Его прямое рассмотрение здесь неуместно, но блистательный результат его применения в ЕО легко увидеть внутри строфы, специально изобретенной Пушкиным для своего романа.
Оригинальна и строфика произведения. Стихи здесь объединены в группы из 14 строк (118 слогов), получившие общее наименование «онегинская строфа».
ЕО – вершина строфического творчества Пушкина. Строфа ЕО – одна из самых «больших» в русской поэзии. В то же время она проста и именно поэтому гениальна. Пушкин соединил вместе три четверостишия со всеми вариантами парной рифмовки: перекрестной, смежной и опоясывающей. Тогдашние правила не допускали столкновения рифм одинакового типа на переходе от одной строфы к другой, и Пушкин добавил к 12 стихам еще 2 со смежной мужской рифмой. Получилась формула АбАбВВггДееДжж. Вот одна из строф:
(1) Однообразный и безумный,
(2) Как вихорь жизни молодой,
(3) Кружится вальса вихорь шумный;
(4) Чета мелькает за четой.
(5) К минуте мщенья приближаясь,
(6) Онегин, втайне усмехаясь,
(7) Подходит к Ольге. Быстро с ней
(8) Вертится около гостей,
(9) Потом на стул ее сажает,
(10) Заводит речь о том, о сем;
(11) Спустя минуты две потом
(12) Вновь с нею вальс он продолжает;
(13) Все в изумленье. Ленский сам
(14) Не верит собственным глазам.
Замыкающее двустишие, ст. 13, 14, композиционно оформило всю строфу, придав ей интонационно-ритмическую и содержательную устойчивость за счет переклички со ст. 7, 8. Эта двойная опора, поддержанная ст. 10, 11, довершает архитектонику строфы и рисунок рифм, в котором на ст. 1–6 приходится 4 женские рифмы (2/3), в то время как остальные восемь стихов (7-14) содержат всего 2 женских рифмы (1/4 от 8).
Исключением являются не подчинённые этому построению вступление, письма Татьяны и Онегина и песня девушек. Они состоят из свободных строф (или имеют астрофическую организацию). «Онегинская строфа» существенно отличается от итальянской октавы, которой написан «Дон Жуан» Байрона, будучи значительно больше её по объёму и построенной на других принципах. В ней бросается в глаза последовательно сменяемая рифмовка: перекрёстная (абаб – буквой обозначается качественно определённая рифма), смежная (ввгг), опоясывающая (деед) и заключительная парная в двустишии (жж). Лёгкость, полётность стиха соединена в этих строфах с уже отмеченной разговорностью, а исключительная чёткость построения – с поразительной ёмкостью содержания. Каждая такая группа строк является и ритмической единицей текста, и смысловым единством. Как замечает Б.В. Томашевский, эта строфа часто начинается тезисом (первым четверостишием), продолжается развитием темы (вторым и третьим катренами) и завершается сентенцией. Последняя часто бывает у Пушкина похожей на изречение. Поэт мастерски использует в этих стихах мужские и женские рифмы (они чередуются), составные и простые (столицы – лицы), традиционные (вновь – любовь) и чрезвычайно оригинальные (добра – et catera) созвучия. Пушкин строит свои рифмы на существительных (тон – поклон), наречиях (тише – выше), глаголах (прости – перевести), на смене частей речи (подымал – генерал), имен нарицательных и собственных (акаций – Гораций). Всё это в совокупности обеспечивает гибкость, подвижность, звучность, динамику и текучесть «онегинских» строф и продуманную подчинённость их художественному замыслу поэта.
Обращаясь к разным эпохам роман «Евгений Онегин» понимали по-разному: В.Г.Белинский в своей статье писал: «Онегин – в высшей степени гениальное и национально-русское произведение…Стихотворный роман Пушкина положил прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе…»
Он также говорил: «Онегин» есть самое задушевное произведение Пушкина…Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы.
Павел Александрович Катенин писал: «…кроме прелесных стихов я нашел тут тебя самого, твой разговор, твою веселость.
Но часто ли мы задаем себе вопрос: а про что это произведение, почему оно до сих пор волнует сердце читателя и слушателя? Какой вопрос, какая человеческая проблема строит его содержание, дает роману его вечную жизнь? Что в нем заставляет порой вздрогнуть и почувствовать: это - правда, это - про меня, про нас всех? Ведь написан-то роман более чем полтора столетия назад, написан не про нас, а про совсем других людей!
Сегодня перед нами встает проблема: а был ли А.С. Пушкин гением, гением которого не может разрушить время?
И так, вопрос для аудитории: актуален ли А.С.Пушкин и его роман сегодня?
А какие проблемы, поднятые в романе, актуальны сегодня?(Чувство долга, ответственность, милосердие, любовь).
«Что Пушкин для нас? Великий писатель? Нет, больше: одно из величайших явлений русского духа. И ещё больше: непреложное свидетельство о бытии России, Если он есть, есть и она. И сколько бы ни уверяли, что её уже нет, потому что самое имя Россия стерто с лица земли, нам стоит только вспомнить Пушкина, чтобы убедиться, что Россия была, есть и будет».
Д. Мережковский
Произведения Пушкина обсуждаются до сих пор. Причем эта закономерность не исчерпывается критикой XIX века. Наследником бесконечных исследований и вопросов по роману стал и XXI век.